I. Пролог

Пещера. Ночь. И тишина.
И тускло светится луна,
Даря воспоминанье дня —
Свет утонувшего огня,
Что светит миру через мрак,
Ему напоминая так
О вечном свете, только тьма
Пленяет больше взор ума.
В пещере той огонь горел,
Что телеса и души грел,
И тихо в тишине трещал.
Безмолвия не нарушал
Тот пламень музыкой своей.
Он пел о доблести людей,
Чьи просвещённые умы
Свет возлюбили больше тьмы,
Что некогда служили тьме
И, поклоняясь сатане,
Искали в мудрости его
Свет Истины, но ничего
В той пустоте не обрели.
Во тьме забвения брели,
Пути не ведая, они.
Бессмысленно летели дни,
Слагало время их в года,
И понимание тогда
Умы пронзало тех людей,
Кто был в плену пустых идей.
Пустых исканий долог путь,
И нелегко порой свернуть
С пути забвения туда,
Где рушатся порой года
Пустых исканий и надежд
И мудрования невежд.
Но дух, идущий к небесам,
Порой не замечает сам,
Что тьма всё меньше давит ум.
Средь обновляющихся дум
Порой поймёшь, что суета
Вся жизнь, и до сих пор пуста
Душа, что мучится в аду,
Себе лишь только на беду.
И к пониманию придёшь,
И, может, Истину найдёшь,
Отвергнешь глупость многих лет,
И вырвешься из тьмы на свет.

II. Обречённый

И в той пещере, в тишине,
Сидели старцы, как во сне
Недвижимы, и небеса
Светились через их глаза,
Полуприкрытые. Их ум
В движения сердечных дум
Был постоянно погружён.
И, небеса впуская, он
Стремился к ним, и потому
Являлось тайное ему.
Их было двое. Седина
Белей, чем бледная луна,
Венчала главы мудрецов.
Их мудрость скрыта от глупцов.
И разве тот её поймёт,
Кто брань жестокую ведёт
За свет, сияющий во тьме,
Кто ненавистен сатане.
Таинственный и тихий свет
Прозрения их долгих лет
Струился в них и души грел,
И в их сердцах огонь горел
Любви и знания. Его
Уж не погасит ничего.
И приближало время срок,
В небесный вечности чертог
Неся их тихою рекой,
Чтоб души их нашли покой
В Небесном Царстве. И тогда
Они забудут навсегда
Всю жизнь земную: боль и бой
Неравный с яростной судьбой
И холод, непроглядный мрак.
И зла безжалостных атак
Они не вспомнят. Только свет
Любви бесчисленных побед
Наполнит души их собой
И станет вечною судьбой.
Они молчали в тишине,
Их лица были как во сне,
А души их на небесах
Торжествовали, в их глазах
Светилась радость… Только вдруг
Их охватило пламя в круг,
И взвилось пламя в потолок,
И жар его был так жесток,
Что выжег чистые глаза,
Что отражали небеса.
Вмиг всё исчезло. Тишина.
И продолженье полусна
Молитвы тихой, светлых дум,
Которыми был полон ум.
Но опалились небеса,
И обречённых голоса
Вторгались в думы: плач и стон,
И вопль всех со всех сторон,
Зубовный скрежет, боль людей,
Которых дьявольский злодей
Забвеньем мучит. Эта боль
Сковала миллионы воль.
Средь тяжких стонов в этот миг
Отчётливый раздался крик,
Крик обречённого, с мольбой,
Из бездны ада роковой.
Крик цепи мира разорвал,
Всю мощь огня в себя вобрал,
И принял призрак зримый вид.
Кровавой мантией покрыт
Явился падший человек.
Сказал он: «Ваш окончен век!
И время мчится. Вас тогда
Я не увижу никогда.
Но прежде попрошу я вас:
Скажите мне в последний час,
Как жили вы, как путь свой шли.
Людей вы за собой вели
В глухую бездну, ту, где я,
Туда, где жизнь, где смерть моя.
Но где-то повернул ваш путь,
Мне в прошлое не заглянуть,
И невозможно мне найти
То продолжение пути.
Прошу вас, расскажите мне,
Душе, пылающей в огне,
О вашей жизни. Может быть
Мне легче будет пережить
Смиренье с адскою судьбой.
Прошу вас, сжальтесь надо мной!»

III. Мудрец

И первый молвил: «Я Нахор,
Я некогда спустился с гор
Для обольстительных словес,
И подгонял лукавый бес
Повергнуть истину, но ей
Со всею мудростью своей
Я сокрушён был, и тогда
Я смог отринуть навсегда
Всё то, чем некогда я жил,
Ту мудрость, коей дорожил.
То – ликование глупцов,
То – беснованье мудрецов,
То – заблуждение ума,
То – духа вольного тюрьма.
Её, взяв Истины скрижаль,
Отвергнул с гневом я, не жаль
Мне никогда отринуть ложь.
Года потрачены, и что ж?
Они исчезли. Навсегда.
Я расскажу про те года.
Уйдя в безлюдные места,
Где не царила суета,
Взвалив на плечи много книг,
Желая вечности зреть миг
И знаньем просвещать свой ум,
Чтобы душа от многих дум
В тоске мучительной рвалась,
Отринул я мирскую грязь.
И в той божественной тиши
Не обитало не души,
Кроме лишь той, что пред собой
Ты видишь, вопрошатель мой.
И там, в уединенье том
Я размышленьем и постом
Жил, совершенствуясь. И так
Провёл я годы, но никак
Я совершенства не достиг,
Хоть мудрость многую постиг.
В прозренье понял я, что смерть
Преобразит в земную твердь
Всё тело бренное моё.
Преобразуется в гнильё
И мудрость многая моя.
И горько-горько плакал я.
Вся жизнь земная – плоть и страсть,
И наслаждение, и власть!
Я понял это, плоть сгубив,
И, наслажденье полюбив,
Средь уважаемых глупцов
Я первым стал. В конце концов
Мне надоела эта роль,
А душу жгла нещадно боль:
Бессильные мои мечты
Остались тщетны. Пустоты
Не смог заполнить этот мир,
Где каждый сам себе кумир.
И я покинул мир людей.
Средь утопических идей
Я вновь покой искал. Но мне
Гореть начертано в огне
Пустых метаний и надежд
И мудрования невежд.
Но властною своей рукой
Увлёк я многих за собой
Туда же, в бездну зла и тьмы.
Я многих соблазнил умы,
Но рабство плоти в той стране
Считалось нормою вполне.
И в той душевной пустоте
Прочёл я книгу о Христе
И не поверил, и изгнал
Её из сердца. Закопал
Её я в землю глубоко,
А после было так легко,
Как будто стал я богом, но
Мне быть им, видно, не дано.
Один мой лучший ученик,
С паучьим именем, постиг
Искусство лести, сети плёл
Он ловко, хоть и не увёл
В свои он сети никого.
Он плёл их лишь для одного,
Кто всей душой любил Христа.
Душой я с ним был. Пустота
Всю душу разрывала мне
И жгла в мучительном огне.
И я решил, что приложу
Я сил сколь можно, и скажу
Я ложь пред праведным юнцом.
Его я сделаю глупцом
В людских глазах, и оттого
К богам отцов верну его.
Так думал я, хитрец в словах.
А в помрачённых головах
Хулы рождаются. Мечте
Той даже книга о Христе
Немного, впрочем, помогла.
Повествование дала
Она для уст моих. Потом
Я сокрушался лишь о том.
В долине мрака я бродил,
Покой себе не находил:
Душа пылала, как в огне.
И я уснул. В кошмарном сне
Я видел свет. Он обжигал,
Он толщу плоти разрывал
И в душу проникал. Всегда
Я буду помнить миг, когда
Я видел свет. Клянусь, вовек
Сильнее боли человек
Не чувствовал внутри себя.
И я проснулся, тьму любя.
Желанней, впрочем, для ума
Непроницаемая тьма.
Свободой манит рабство тьме.
И, тем довольные вполне,
Ступают люди в её пасть,
И, душу услаждая всласть
Любовью к обречённой гнить,
Не созидаться, и не жить
Они желают. Так и я.
Любовь и свет душа моя
Не выносила. Пустота
Не может вынести Христа.
И пустотою тяжких дум
Я наполнял смердящий ум.
Так шёл я. Всадники вокруг
Внезапно выстроились вдруг,
И был я схвачен. Наконец.
Меня явили во дворец.
И царь сказал: «Презренный раб!
Ты не избегнешь львиных лап!
Ты – тот обманщик, тот злодей,
Что развратил моих людей?
Служитель демонов?» «Постой,
Ты знаешь, кто перед тобой.
Я Варлаам, слуга Христов,
Не почитаю я богов,
Бездушных идолов. Мой взор
Не может видеть твой позор.
Ужели славный господин
Не ведает, что Бог един
И созерцает свет во тьме
На радость только сатане?» —
Царю я отвечал. Ему
Обман был ведом. Потому
Он скрыть его хотел. «Глупец!
Ты знаешь, христианский лжец,
Как сердце отчее болит.
Мне жажда мщения велит
Убить тебя! С недавних пор
Мой сын, твой слыша разговор,
В Христа уверовал. Забыл
Он радость плоти. Возлюбил
Он нищету и этот бред,
И тем непоправимый вред
Нанёс душе своей», — сказал
Так грозный царь. Я отвечал:
«Нет, царь, слова мои не бред!
Твой сын увидел вечный свет
В моих словах. Душа его
Тогда от слова моего
Свет истины переняла.
Кумиров, порожденья зла,
Он сверг в душе. Но если ты
Ещё не видишь пустоты
Ничтожных, суетных богов,
Ты собери своих врагов,
Всех христиан со всех концов.
Халдейских умников-глупцов,
Что мнят премудрыми себя,
Безумство глупости любя,
По всей стране ты созови
И спор великий объяви.
Ты мудрость, царь, увидишь сам.
Велеречивым словесам
Глупцов халдейских ты не верь.
Уразумей Христову дверь!
И ей решительно войди
И мудрость древнюю найди.
Но, если мудрость ты найдёшь
В словах лукавнующих – что ж.
Тогда мы проиграем спор,
И сын твой, видя наш позор,
К тебе вернётся всей душой».
И царь ответил: «Хорошо».
Он был доволен, потому
Меня он сыну своему
В тот страшный вечер показал.
Царевич будто бы узнал
Отца и старца своего.
И мне он молвил оттого:
«Приветствую, о Варлаам!
Я знаю, ты пришёл не сам.
Ты заслужил такую честь.
Меня заставил предпочесть
Ты многобожию Христа,
А жизнь земная – суета.
Я так усвоил твой урок?
Но всё-таки, пошло ли в прок
Твоё ученье? Оттого
С отцом проверю я его.
Учти, мудрец, что если ты
Не защитишь свои мечты
О жизни вечной…может быть,
Тогда ты вечно будешь гнить
В темнице тесной и сырой,
И не обрящешь ты покой
Душе своей, и ты поймёшь,
Сколь мне презренна эта ложь».
Я испугался… и кивнул,
И только тяжело вздохнул:
Не зная, вопреки судьбе,
Я яму выкопал себе.
Я выступал перед толпой
Халдейских умников. Со мной
Один лишь был: всех христиан
Убил безжалостный тиран.
И понял я: проигран спор.
Тогда я, видя свой позор,
Взмолился мысленно, как мог:
«Помилуй, христианский Бог!»
И я увидел тьму вокруг.
Но, тьму пронзив, явился вдруг
Прекрасный свет. Он как живой
Тогда явился предо мной.
Великий страх меня объял.
Но тихо свет тогда сказал:
«Дерзай, Нахор! Смелей скажи
Всё то, что на душе лежит,
В её сокрытой глубине».
И я увидел, как во мне
Вверх рвётся свет из глубины.
И пламя, вырвавшись из тьмы,
Вошло и в сердце, и в уста,
И неба мир и красота
Тогда явились предо мной,
И, сделав людям знак рукой,
Я длительную начал речь,
Желая Небо уберечь
От демонических врагов:
«Я Варлаам, слуга Христов.
Я видел неба вышину,
Бездн океанских глубину,
Я видел камни и песок
И птиц, полёт их был высок,
И, созерцая, размышлял
О Том, Кто это всё создал.
И понял я: Творец всего
Себе не просит ничего:
Ни жертв бесчисленных даров,
Ни обещаний многих слов.
В Его руках и жизнь, и смерть,
И небо, и земная твердь.
Объемлющий вселенной круг,
Господь над делом Своих рук,
Он не нуждается ни в чём,
Но всё создание – лишь в Нём».
И пред язычниками я
Богов, их глупость не тая,
Спокойно, тихо низложил.
Исследовать я предложил
То, что богами люди чтят,
Вкушая сладострастный яд.
Подробно изложить сумел
Я суть религий. Не посмел
Никто ответить мне – не смог.
И я сказал: «Христос наш Бог!»
Я победил, но до сих пор
Не знаю, как я выиграл спор.
Царевич рад был. Оттого
Меня, как гостя своего
Он принял. Только понял я:
Ошиблась в нём душа моя.
Сказал он: «Всё известно нам.
Я знаю: ты не Варлаам,
Языческий мудрец Нахор.
Ты не мудрец, ты – лжец и вор!
Но верю: в душной глубине
Есть свет, противящийся тьме.
Не устрашайся ты людей,
Отвергни ложь пустых идей!
Иди за Солнцем на восход,
Быть может, как-нибудь взойдёт
Оно в тебе». Ответил я:
«Печальна много жизнь моя!
Как свет приму я?» «Ты постой!
Не прикрывайся ты судьбой!
Ты перейми его любовь,
И ты увидишь света новь,
И покаяние придёт,
И в душу свет тебе войдёт», —
Царевич радостно сказал.
Я со слезами отвечал:
«Ты прав. Мне трудно средь людей
Отречься суетных идей!
Мне ближе слава и почёт,
Что дух пленяет и влечёт,
Мешая разум мне открыть
Для веры, что хотел я скрыть.
Но как сокрыть средь многих дум
Познанья жаждующий ум?
Знакомы мне твои слова,
Но вера, что в тебе жива,
Меня не трогала. Ну вот
Я слышу, как Христос зовёт.
Ему я верю, и теперь
Для лжи я закрываю дверь».
И долго плакал я потом.
И так покинув царский дом,
Пошёл я прямо на восток.
И покаянных слёз поток
Тогда я пролил. И в пути
Мне посчастливилось найти
Пещеру эту. В ней сидел
Старик седой, он Богу пел
Хвалы псаломские. Тогда
Я с ним остался навсегда.
Крещёный кровью и водой,
Я сам теперь старик седой.
Таков мой путь из глубины
Бездонной, непроглядной тьмы».
И боль пронзила пустоту.
«Я обречён! Не обрету
Я свет, сияющий в тебе.
Я весь порабощён судьбе!
Здесь, в вечных узах, плач и стон,
Зубовный скрежет, чёрный трон
Святой, непобедимой Тьмы.
Здесь бесконечно будем мы!
Мне не доступен этот свет,
И дикий христианский бред
Я не услышу. Ты поверь,
Передо мной закрыта дверь
В сияющий небесный град,
Мне душу разрывает ад!
Но где-то в чёрной глубине
Есть свет, противящийся тьме.
Ещё я человек», — изрёк
В кровавой мантии пророк.

IV. Заклинатель

«Нет, Одинокий, ты не прав.
Смири свой горделивый нрав, —
Другой старик сказал ему. —
Тебя я, может быть, пойму,
Но ты послушай мою речь,
Как Бог сумел меня сберечь.
Волшебник Февда — дикий страх
На добрых, праведных сердцах.
Ты слышал, может, обо мне,
Душа, кипящая в огне.
Не можешь ты меня не знать!
Я мог болезни насылать,
Раздоры, зависть и чуму,
И неподвластное уму.
Слуга астрала и теней,
Я был угрозой для людей.
Довольно было одного
Лишь имени им моего,
Чтоб ужас охватил сердца.
Достоин адского венца
Я был поистине тогда.
Кровавых демонов орда
Служила мне. Иль я служил
Тем, кому верил, с кем дружил?
Узнал я: добрый царь-отец
Для сына выстроил дворец
И оградил со всех сторон.
Затем, чтоб не увидел он
Смерть, боль людскую, старость тел,
Чтобы творил он, что хотел,
Не зная ужаса и тех,
Кто презирает зло и грех.
Но тщетно: царь не уследил,
Как близко-близко враг бродил,
Что проповедовал Христа.
И та святая простота
Уверовала. Ужас, страх
Я в царских увидал глазах,
Когда явился во дворец,
Как приказал мне царь-отец.
Но я сказал: «Не бойся, царь.
Я думаю, что ты, как встарь
Священных чествуешь богов.
Ты победишь своих врагов,
Всех недобитков-христиан,
Но честь священнейшим богам
Воздай ты всей душой своей,
И много крови ты пролей
Но алтари богов, и ты
Исполнишь все свои мечты».
И царь устроил знатный пир,
И прибыл, кажется, весь мир
На этот пир, чтобы воздать
Хвалу богам своим и дать
Им жертву щедрою рукой.
Но не нашёл себе покой
Лишь царский сын. От суеты
Бежал он для своей мечты.
Он был один. В глухой тоске
Перстом своим он на песке
Писал анафему богам.
Он ненавидел шум и гам,
Веселье и козлиный смех,
Что, верно, был уделом всех
На демоническом пиру.
И в той горячке, в том пылу
Я, опьянев, упал без сил.
Холодный пот меня пробил:
Увидел я его глаза
И небо… Чистая слеза
Тогда упала с моих глаз.
И я очнулся. В тот же час
Мы снова принесли дары
Богам любимым, чтоб пиры
Не прекращались никогда.
Не вышибет уже тогда
И малую слезинку ту
Святой лик Неба. Пустоту
Мы воспоём в душе своей.
Так пир продлился много дней.
Богам угодна наша честь,
И упоительная лесть
Как песня услаждала слух
Всех тех, кто к Истине был глух.
Сказал царю я: «Господин!
Правитель некогда один
Имел наследника, и он
Бродить во тьме был обречён
Наверно, лет до десяти.
Малейший свет не мог пройти
Сквозь тьму, коснувшись слабых глаз.
Врачи сказали без прикрас,
Что, если он увидит свет
До крепких отроческих лет,
То он ослепнет навсегда.
Царь позаботился тогда,
Чтоб свет не видел сын. Ну вот,
Прошли те годы, и черёд
Настал открыть пред сыном мир.
И царь, богам устроив пир,
Послал царевича с слугой,
Чтоб мир увидел он земной.
И царский сын увидел жён,
И был приятно поражён.
«Кто это?» — он спросил тогда.
«А, это демоны! Всегда
Они людей палят огнём.
Прохладной ночью, жарким днём
От них нигде покоя нет.
Пред ними солнца меркнет свет,
И поражают они тьму,
И неподвластное уму
С людьми творится, стоит им
Поддаться чарам колдовским», —
Слуга ответил так шутя,
Чтоб позабавилось дитя.
Когда же вечером юнец
Домой вернулся во дворец,
Отец сказал ему: «Сынок!
Наверно, многое ты смог
Под солнцем радостным узреть.
Скажи же, сын мой, что-то ведь,
Наверно, привлекло твой взор:
Цветов ли полевых узор,
Иль неба синь и глубина,
Иль птиц парящих вышина?»
И сын ответил: «Жарким днём
Я видел демонов. Огнём
Сердца людей они палят.
Я только их был видеть рад.
Отец, цветы и небеса
Пред ними меркли, и глаза
Мои смотрели лишь на тех,
Кто вводит лишь в соблазн и грех».
Так, царь мой, лишь увидев жён,
Царевич будет поражён,
Христа он бросит ради них
И будет чтить богов твоих.
Есть дочка у меня одна,
Что в обольщении сильна.
Я приведу её. В ту ночь
Твой сын познает мою дочь:
В союзе плоти и страстей
Благоприятных жди вестей».
Нашёл я дочь свою. Она
Недугом злым была больна,
Что поселил я в ней: злой дух,
К словам моим отверзши слух,
В неё вселился, и играл
Он с ней как с вещью. Я сказал:
«Суккуб покорный! Мой приказ
Услышь немедля, в сей же час!
Иди к царевичу. С пути
В неделю должен он сойти».
«Я обольщу его, мой друг.
Сомненья в деле моих рук
К себе ты в сердце не пускай.
Девицы душу мне отдай!
Я обучу её всему,
Она верна мне. Потому
Красива, страстна и умна,
С душою праведной должна
Она искусно совладать.
Недолго нам осталось ждать.
Я предвкушаю этот час,
В свой мир почти впустил он нас», —
От демона услышал я.
Им одержима, дочь моя
К царю явилась во дворец.
И царь, заботливый отец,
Невесту сыну показал,
Их, отведя в просторный зал,
Он запер. Не прошла и ночь,
Как дочь моя сбежала прочь,
Твердя, что, выслушав ручей
Нравоучительных речей,
Она не может соблазнить
Того, кто вечно хочет жить.
Тогда подумал я, что сам
Велеречивым словесам
Свою в ответ явлю я лесть,
И в душу я сумею влезть.
Так познакомился я с ним.
Желаньем пламенным томим
Мечты небесные пресечь,
Я изострил словесный меч,
Призвав на помощь духов зла,
Которым в Бездне несть числа.
Но я ошибся: знал юнец,
Где есть начало и конец.
Сказал он: «В некоторый век
Жил в этом мире человек,
Серух, и скульптором он был,
Героям ставить он любил
Столбы и статуи. Потом,
Когда уснул он вечным сном,
На горе, будто бы живым,
Народ стал поклоняться им».
Но я сказал: «Подумай, ведь
И мудрецы уразуметь
Сумели истину в богах!
Их словеса внушали страх,
Ведь люди ценят мудрость». «Но
Не мной давно уж решено,
Что все людские мудрецы,
Наверно, первые глупцы.
Не нахожу я даже слов,
Как ваших мне назвать богов.
Зачем богами люди чтят
Тех, кто не может сесть и встать?
Зачем велишь ты мне любить
Тех, кто не может есть и пить?
Зачем велишь ты видеть свет
Во тьме, в которой жизни нет?» —
Ответил царский мне юнец.
Тогда подумал я: глупец
Я перед ним стою. И в миг
Я головой своей поник.
Вдруг наважденье предо мной
Явилось будто бы впервой:
Огня пылающего круг,
Один я в нём. Но с силой вдруг
Огонь взметнулся. И тогда
Явилась демонов орда.
И в Бездной дышащем огне
Они открыли душу мне:
Всё то, чем некогда я жил,
Всё, что любил, чем дорожил,
Бессильно перед тем юнцом.
Каким же был тогда глупцом
Колдун великий! Проклял я
Всё, чем жила душа моя.
Я продал душу богу тьмы,
Что многих соблазнил умы
И заблудившийся мой ум
Наполнил бездной адских дум.
Но, духом праведным сражён,
Перед Христом бессилен он:
Достоин лишь презренья дух,
Что к Истине священной глух.
Я понял это, и тогда
Сказал царевичу: «Беда —
Без веденья бродить во тьме.
Мой друг, прошу, скажи же мне,
Христос твой мудр и могуч,
Но дух мой скрылся в толще туч,
Скажи же мне, как эту тьму
Разрушить моему уму!
Как мне увидеть этот свет?
Ты знаешь, ведь я столько лет
Звал духов бездны и огня.
Но Бог твой примет ли меня?»
Сказал царевич мне: «Твой дух,
Коль к Истине не будет глух,
То ты слова мои пойми:
Ты только руку протяни,
И свет Небес в тебя войдёт,
И дух твой в нём покой найдёт».
Я покорился. Побежал
Я прочь оттуда, и искал
Приют я для души своей.
Пробыв в скитаньях много дней,
Нашёл пещеру я. Сидел
В ней старец, и Христу он пел
Хвалы псаломские. Тогда
Я с ним остался навсегда.
Крещёный кровью и водой,
Я сам теперь старик седой.
Так шёл из Бездны я, и свет
Сквозь тьму и толщу многих лет
Проник в меня, собой пронзил —
Он душу мне преобразил.
В кровавой мантии пророк
Воскликнул громко: «Вышел срок!
И покаянью моему
Нет места в Небе, потому
Избрал я бездну пустоты.
Мне чужды светлые мечты!
Мне ненавистен этот свет!
Через скитанья многих лет
Его нашли вы. Небеса,
Святых, наверное, глаза
Являют в мире. Но уму
То неподвластно моему.
Неумолим Христос, не ждёт,
И время движется вперёд,
И очень скоро навсегда
Расстанемся мы, и тогда
Вы душу вспомните мою!
Не дайте адскому зверью
В ней человечное изжить!
Я в вечности желаю жить!
Я, а не тот, другой, во мне,
Что душу мучает в огне
И сам им мучим. Не могу
Служить я своему врагу,
Мне ближе Бездна. Только вновь
Хочу я чувствовать любовь!
Уже я чувствую! Но нет!
Мне ненавистен этот свет!
Как душу мне пронзила боль!
Я ненавижу эту роль!

V. Освобождение

Священный свет увидев, он
Был дикой злобой поражён,
Не в силах вынести того,
Что в свет любовь звала его.
В пещере тёмной засиял
Прекрасный чистый свет. Сказал
Он тем, кто ждал его: «Пора.
Борьбы духовная игра
Уже окончена. Теперь
Вам в вечный свет открыта дверь.
В священный свет войди и ты,
Слуга бездонной пустоты,
Не справился ты, но тогда
Тебя простил Я навсегда.
Но сам тогда ты выбрал тьму,
Уму что ближе твоему».
Но боль пронзила пустоту.
«Перешагнул я ту черту!
Ты был отвергнут мной навек,
Ты чужд мне, Бог и Человек!
Но зло не вечно. Может быть,
В душе своей желая жить,
С Тобой я встречусь, и тогда
Не разлучит нас никогда
Ничто. Отцом Ты будешь мне,
Тебе я сыном. Но в огне
Горит пока душа моя.
Ты знаешь, сколько грешен я!» —
Ответил падший. Свет сказал:
«Как долго Я тебя искал,
Чтобы простить! Но только тьма
Милей для твоего ума.
Её забыл в тебе Я, ты
Забыл небесные мечты».
И падший выкрикнул тогда:
«Тогда забудем навсегда
Друг друга мы. И потому
Я ныне ухожу во тьму,
Где буду вечно пребывать».
«Тебя Я вечно буду ждать! —
Тогда с надеждой молвил свет. —
А вы, что ждали столько лет,
Прошу, на пир идите мой
И будьте в вечности со мной.
Нахор и Февда! Дивный глас
С Небес давно зовёт уж вас».
И свет исчез. И этот мир,
Уйдя с ним на небесный пир,
Они покинули. Пророк
В кровавой мантии изрёк:
«Уймись во мне, небесный глас!
Ещё не пробил этот час,
Когда и я Тебя найду!
Ну, а пока душа в аду
Страдает, мучится моя.
Христос, к Тебе взываю я!
Услышь во мне небесный глас!
Прошу, ускорь Ты этот час!»

16. 08. 2008