В прошедшем, настоящем или грядущем, давным-давно, или тогда, когда о нашем времени будут говорить «давным-давно», в могущественной и жестокой стране, носившей грозное имя, повергавшее в ужас всех, чьих несчастных ушей едва только касалось оно, ибо от одного только названия Великой Империи Хадаганской люди приходили в ужас и рабский трепет, жил один мальчик. Родился он в несчастной семье бедняка, и местные богачи постоянно терзали и притесняли её, ибо отец мальчика вынужден был брать в долг у них и потом тяжёлым трудом отрабатывать эти деньги.
Империя Хадаган была богатым и процветающим государством. Заезжие купцы могли видеть здесь высокие роскошные дворцы сиятельных беков, богатые особняки, прекрасные пышные сады, владельцы которых услаждали слух сладкоголосым пением птиц в тени высоких цитрусовых деревьев, многолюдные базары, где продавались шелка и бархат, и тонкий лён, и прочие дорогие ткани, жемчуга и рубины, кристаллы, играющие на солнце, золото и серебро, и благовонное дерево, сосуды и украшения из слоновой кости и драгоценного мрамора, ароматные масла, специи и благовония, вино, пшеница, финики и оливы, быки, овцы и резвые кони, тела и души человеческие. Не видели они только той крови, на которой возводилась эта безумная красота неуёмной человеческой гордыни. Ведь в Хадаганской Империи власть строилась на деспотизме и силе, и каждый человек был одновременно и беспощадным тираном для тех, кто слабее него, и поползновенным рабом перед теми, кто обладает силой. Ложь и лицемерие царили повсюду. Огромное дерево, сколь ни казалось оно снаружи могучим и крепким, изнутри давно было изъедено червями и гнилью.
А мальчик рос и не видел ни роскошных дворцов, ни прекрасных садов, ни богатых базаров – он видел только пот и кровь, тот ненадёжный раствор, который ещё скреплял камни великой Империи.
Мальчика звали Кехель. С детства мечтал он о мести ненавистным притеснителям, от которых его семья не ведала покоя ни днём, ни ночью. Отец, видя гневное сердце мальчика, лишь обречённо вздыхал. Но время шло, мальчик рос, и жажда мести постепенно утихала в его душе. Не потому, что он выучился прощать, или меньше стал терпеть притеснений – просто он понял, что в жизни ничего уже не изменить, но все должны с покорностью следовать своей судьбе.
В один из дней мимо его дома проходили воины Айзет-Бека, и Кардаур, которого хозяин отправил «за мясом», присмотрел двух юных, исполненных благородства и девственной молодой силы девушек, старших сестёр молодого Кехеля. Напрасно мать умоляла воинов о пощаде, тщетно отец пытался защитить любимых дочерей – вооружённые люди пронзили его копьём в грудь. С этого часа жгучая ненависть и жажда мести залили кровью глаза и сердце юноши, и руководили им всю дальнейшую жизнь.
С тех пор минуло семь лет. Кехель во сне и наяву представлял себе, как наступит день, когда он увидит Кардаура и Айзет-Бека с перерезанным горлом. Он почти не жил, ибо это нельзя было назвать жизнью: неугасимая жажда мщения жгла его неистовым огнём, и только забота о престарелой матери могла ещё сдерживать его от зла. Но однажды Кардаур со своими воинами снова навестил его дом. На этот раз тиран послал его по приказу самого Холая, старшего мага Гильдии Некромантов на Суслангере, земле, которой владел Айзет-Бек. Кехель пахал на худеньком ослике скудную глинистую землю, и Кардаур узнал его. Кехель тоже его узнал. Прошлый раз шакал ударил мальчика сапогом в грудь, сегодня подросший и окрепший юноша мог сразиться с любым из его воинов, и даже сразу с двумя. Беку нужна была хорошая тренировка для новобранцев, а некроманту – материал для нового хорошего зомби, и Кардаур решил, что такой экземпляр им будет весьма интересен. Юношу схватили и доставили к Айзет-Беку. Тиран велел испытать его, и Кехеля бросили в Каньон Смерти – место, куда отправляли пленных и рабов, чтобы молодые воины и некроманты всласть позабавились с ними. С тупым палашом в руках Кехель тогда впервые встал на путь крови.
Он отведал её сполна, и ему понравился её вкус. Юноша уверенно продвигался вперёд по Каньону Смерти, и жалкие приспешники Айзет-Бека не могли остановить его. Его глаза налились кровью, и он не желал видеть ничего, кроме неё, руки его, обагрённые кровью убитых, требовали, чтобы он умывал их в той липкой и тёплой влаге, что вытекала из человеческих тел, сердце его было окровавлено.
— Кехель! — окликнул его странный, до боли знакомый голос.
Когда-то этот голос рассказывал ему сказки на ночь, когда Кехель был ещё мальчиком, даже сейчас ещё сохранялась нежность в этих чудных убаюкивающих нотках, несмотря на то, что они уже лишены были той возвышенной девственной силы, которую имели когда-то. Кехель оглянулся. Ярость и ненависть оставили его в момент.
— Сахиля? — он удивлённо уставился на молодую женщину, ещё хранившую красоту и благородство нежного стройного тела.
— Да, брат мой, это я, Сахиля, твоя сестра. Ты не узнаёшь меня, Кехель?
— Я не видел сестру вот уже семь лет, и как я поверю тебе? Мою сестру украл мерзкий шакал Айзет-Бек, и я не знаю, что с ней.
— Братец ты мой! Да ты посмотри на меня! Я теперь не игрушка в руках этого безжалостного тирана — прошло уже то время позора и унижения! Я — некромант. На моих руках кровь, в моём сердце — чёрная магия, моя душа и тело осквернены, но я осталась жива, и во мне горит жажда мести. Сара пыталась, она хотела прирезать эту мразь, как паршивого пса, и, когда настал её черед ублажать его жирное тело, она попыталась это сделать. Она знала: это могло стоить ей жизни: Айзёт-Бек не засыпает при посторонних — боится измены, подлец. Но она решилась: сейчас или никогда. Ты знаешь, Кехель, ведь она всегда была старшей. Во всём. В ту ночь, видно, некроманты предсказали ему измену. Тиран был начеку. Почуяв неладное, он отдал сестру на растерзание своим шакалам. Я же потом пыталась отравить его, но вместо этого отравился его виночерпий, пылкий, красивый юноша, который был моим тайным возлюбленным. Мы пообещали друг другу, что сохраним нашу любовь до конца дней своих, и даже смерть не сможет разлучить нас, он обещал, что выгадает момент и сбежит вместе со мной туда, где никакие приспешники Айзет-Бека не найдут нас. Я верю в его любовь, но кто знает, на что способна чёрная магия? Видел бы ты некромантов, ты бы знал, о чём я говорю. Поэтому я сбежала прежде, чем его дух успели допросить эти безжалостные палачи. Я нашла защиту под покровом Гильдии. Я знаю, некроманты не лицемерят перед властями и не выдают своих, довольно для них внутренних интриг и лицемерия. Теперь я стала достойна испытания в Каньоне Смерти. Брат, моё задание в Каньоне — убить очередную жертву и превратить её в послушного зомби. Но я не буду этого делать. Я помогу тебе. В Гильдии существует негласное правило: ученик, который поможет жертве, если при этом сам останется жив, может помочь ей поступить в школу некромантии. В конце концов, какая разница, кого мне превращать в ходячего мертвеца: раба или этих упырей и убийц, которые ещё до своего рождения заслужили подобной участи! Некроманты имеют огромную власть, ведь сам Император одновременно и высший глава Гильдии во всём Хадагане. Беки лишь послушные рабы Императора, они не смеют соваться в дела некромантов.
— Ты хочешь власти или мести, сестра? Я презираю власть, к которой ты так стремишься.
— Кехель, власть некромантов будет лучшим оружием нашей мести. Что толку, если этот шайтан просто издохнет, как простой батрак? Мы заключим его дух и будем пытать его так же, как искусный палач терзал бы его тело, но гораздо, гораздо дольше, братец. Мы отомстим, Кехель. За себя, за сестру, за отца — за всех.
Сахиля зарыдала. Она хотела обнять брата, но тот отступил и выставил меч.
— Не прикасайся ко мне! Та, что разделяла ложе с осквернителем нашей семьи, не достойна называться моей сестрой. Кто знает, может, некромантия изменила и тебя, и ты просто хочешь поиздеваться надо мной, убив меня в трёх шагах от выхода из Каньона. Прежде, чем я оказался здесь, какой-то раб сказал мне, что ненависть — лучший материал для превращения в зомби. Ты знаешь, сколько её во мне. Этот раб сказал, что, если я избавлюсь от ненависти и обрету любовь, только тогда я смогу по-настоящему отомстить. Он сказал, что когда-то жил человек, который был Богом. Этот безумец мог от чистого сердца, без лицемерия любить всех. Когда-то, в забытые всеми времена, ради этой любви он отправил себя на крест вроде тех, на которых висят беглые рабы. Всех, кто верит в то, что это действительно было так и хочет жить по заповедям этого безумца, не трогают пытки некромантов. Глупый раб так наивно верил во весь этот бред, что не боялся ни некромантов, ни смерти. Но ты ведь знаешь правду, кому как не тебе её знать!
— Не верь этим лжецам, которые говорят о безумце! Я тоже читала сказки о нём. Красивые сказки, но в них никто не уже верит. Пусть ненависть и лучший материал для магических опытов, но ведь и моё сердце переполнено ею. Пусть тогда и из меня тоже делают зомби! Айзет-Беку принадлежало только моё тело, но не моя душа. Я ненавижу его всем своим сердцем, Кехель! Даже больше, чем люблю тебя, братец.
— Хорошо, сестра. Ты, может быть, ещё любишь своего младшего брата. Но моё сердце уже не исправить. Я по-прежнему буду сомневаться в тебе. Поэтому ты иди вперёд. Я буду идти следом. Ты — маг, и тебя они знают и не будут трогать. Когда ты нападёшь внезапно, я помогу тебе.
— Хорошо, мой брат. Но я всё равно буду верить в твоё сердце.
Женщина пошла вперёд. Кехель немного простоял на месте и пошёл следом. И, то ли солнце напекло ему голову, то ли сердце его стало как раскалённый камень, только в голове юноши стали возникать сомнения. Он любил сестру, любил настолько, что ради неё готов был убить того, из-за кого он оказался в Каньоне. «А вдруг она изменилась, — шептал Кехелю чей-то навязчивый голос. — Ведь прошло уже столько лет! Кто знает, что способна сделать с человеком магия, что затаило в себе чёрное сердце некроманта». Кехель колебался ещё несколько минут. Затем он ускорил шаг и, нагнав сестру, ударил её по голове.
Он побежал. Воины, призванные убить жертву, в ужасе шарахались от неё, а кто и решался остановить её, не успевал даже пожалеть о своём решении. Кехель сам не помнил, как миновал он Каньон.
Айзет-Бек был доволен. Он определил Кехеля в школу некромантии, надеясь, что там из него сделают великолепного мага. А на обещание юноши выучиться и уничтожить ненавистного тирана, чтобы дух его вечно страдал от боли в лаборатории некромантов, Айзет-Бек только рассмеялся и плюнул ему в лицо: Холай уже предсказал ему, что юноша вырастет прекрасным союзником бека и ревностным служителем Хадагана.
Прошли годы, сделавшие из Кехеля лучшего ученика Гильдии. Ему предстояло стать мастером, настоящим практикующим некромантом. Осталась лишь самая малость: нужно было пройти испытание в Каньоне Смерти, чтобы показать Гильдии, на что способен её ученик.
Кандидата поставили в самый конец Каньона. Он должен был дождаться, пока жертва, минуя остальные препятствия, подойдёт к нему, или же самому найти жертву. В его задачу входило превратить в зомби выпущенного в Каньон раба, или, если его убьют, найти другого подходящего кандидата. Некромантов здесь боялись и не любили. Никто из воинов не был защищён от того, чтобы самому встать на место жертвы. И Кехель знал это. Знал он и то, что, если убьют его, маги отыщут его тело, и тогда он вечно обречён будет существовать в состоянии нежити. И поэтому ждать он не стал. Кехель пошёл вперёд, убивая всех, кто встречался у него на пути. Жертву узнал он легко. Человек с ржавым тупым мечом и безумными от страха и крови глазами, едва увидев мага, побежал изо всех оставшихся сил. Маг погнался за ним. «Куда ты бежишь? — думал Кехель. — Остановись! Всё равно же сгинешь в песках Каньона. Кто ты? Бедный крестьянин, вроде того, кем был я, раб или пленный воин, над которым решил поиздеваться этот безжалостный шакал Айзет-Бек? А может, ты провинившийся лизоблюд или проворовавшийся чиновник, отбывающий в Каньоне достойное наказание? А, может быть, я сам? И я бегу за самим собой? Кто ты? Может быть, твоё сердце пылает ненавистью, так же, как и моё? Тогда я помогу тебе!»
Но Кехель вспомнил, как он поступил с сестрой, и погнался за человеком ещё быстрее.
Когда он настиг жертву, она лежала в песке без сил. Слюна и кровь текли изо рта несчастного, а глаза в последней безумной надежде глядели на некроманта.
— Не убивай, — еле слышно прохрипел он.
Маг усмехнулся. Он ударил человека ногой в лицо, и тот потерял сознание. Кехель достал пузырёк с пахнущим гнилым мясом зельем и влил ему в рот. Острым ритуальным ножом он сделал несколько надрезов на лбу, ушах и веках жертвы и вырезал на её груди пентаграмму. Высоким пронзительным голосом Кехель стал выкрикивать заклинания, призывая дэвов, чтобы они подчинили ему дух жертвы. Превратить в зомби мертвеца — дело нехитрое даже для ученика, но поработить себе дух живого не по силам порой бывает даже для опытных магов. По пентаграмме запрыгали язычки голубоватого пламени — знак того, что дэвы приступили к работе. Примерно через час пламя погасло, оставив лишь чёрный ожог на груди жертвы — работа окончена.
— Встань, — приказал некромант.
Жертва покорно поднялась на ноги.
— Как тебя зовут?
— Я раб своего господина, — печальным угасающим голосом сказал человек.
— Отлично! Проверка памяти. Скажи мне, что ты помнишь.
— Я помню, как я бежал… помню… Каньон… помню, как был один… помню, как пришёл Кардаур и забрал её силой… помню… была свадьба… невеста была у меня… помню. Не мучь меня, господин, умоляю! Не надо!
— Продолжай! — холодно ответил некромант.
— Помню, как мы играли в детстве… я познал первую боль потери… помню тьму… и больше ничего я не помню.
Кехель ударил ножом в голову зомби.
— Теперь ты не помнишь ничего. Скажи мне, что ты помнишь теперь?
— Помню тьму… Я ничего не помню больше. Только тьму.
Злорадная усмешка исказила лицо некроманта.
— Будем работать с болью. Я сказал: тебе нравятся боль и муки. Я сказал: тебе нравится, когда твой господин приказывает тебе. Я хочу узнать, что тебе нравится. Скажи мне.
— Мне нравится…магия. Я чувствую, как она слабеет. Скоро ты оставишь меня. Это мне нравится. Уйдёт боль, наступит свобода. Мой господин будет мёртв.
— Проклятье! — выругался некромант, дэвам оказалось не под силу полностью поработить человеческий дух. — Ладно, сойдёт и так! Теперь ты пойдёшь за мной!
Когда Кехель показал его Гильдии, Холай был очень доволен, остальные только бросали косые взгляды на молодого выскочку, с трудом выдавливая из себя улыбочные гримасы, чтобы показать, что и они тоже очень рады новому мастеру. Кехеля посвятили в секреты Гильдии и вдели ему в нос кольцо, как обычно поступали с рабами, в знак того, что он теперь всецело принадлежал тьме. Некромант ждал и не мог дождаться осуществления давней мечты. Ему казалось, что цель его сейчас как никогда была близка к исполнению.
Прошло ещё четыре года. Айзет-Бек в очередной раз собрал всех знатных людей Суслангера на смотр магической мощи, и, чтобы поразить зрителей, внушив им ужас и уважение к своей персоне, он пригласил лучших магов, каких только смог уговорить помочь ему в этом деле. От Гильдии Некромантов на смотр был отправлен Холай со своими лучшими учениками: Тайво и Кехелем.
Когда до него дошла очередь, он, усмехнувшись, окинул толпу собравшихся лукавым взглядом и, откашлявшись, произнёс хриплым слабым голосом, то и дело срывавшимся на визг:
— Ну, что, молодые люди? Найдётся ли среди вас некто, кто усомнится в величии самой некромантии, а? Меня зовут Холай, и, если вам не знакомо это имя, то вы не знаете многого. Более того, скажу вам, молодые люди: вы не знаете ничего. Ровным счётом, вы живёте во тьме неведения. Но, во имя святой науки, да-да, именно науки в первую очередь, я просвещу ваши пытливые головы. Итак, чья голова окажется самой пытливой?
Молчание. Собравшиеся, конечно же, знали старика Холая, а потому боялись, не желая иметь с ним дело. Они догадывались, какую пакость в очередной раз выкинет этот старик.
— Ну же, смелей, молодые люди! — подбадривал их некромант.
Из толпы, споткнувшись, вылетел человек.
— Ну, вот и прекрасно! — провизжал старик. Разрешите представить сиятельной публике, на что способна величайшая из магических наук — некромантия! — он многозначительно поднял палец. — Все, наверное, знают, что эта величайшая из наук способна подчинять человеческой воле тела, так сказать, усопших. Но такие зомби недолговечны. Благодаря магическому консерванту, разлагаются они, конечно, медленнее, но всё равно разлагаются. И такой запах при этом от них исходит! Врагу не пожелаешь участи некроманта! Но зомби из живого человека — это дело совсем другое. Разлагаться он будет нескоро, а пока из него выйдет отличный подданный сиятельного Айзет-Бека и могущественнейшей Хадаганской Империи, да продлятся дни её на века!
Молодой человек, вытолкнутый для опытов, побледнел как труп. Он уже представил, что будут делать с ним.
— Не бойтесь, молодой человек, не бойтесь. Это будет не больно. Потерпите только немножечко, и всё пройдёт. Ну, — обратился он к ученикам, — кто сделает решающий удар?
Тайво, молодой и перспективный некромант, подошёл к жертве, и презрительно посмотрев на неё, резко ударил в лицо. Тайво умел бить, Завидуя славе Кехеля, не раз он тренировался на своих жертвах наносить такие удары. В этот раз у него он вышел эффективным, как никогда. Жертва потеряла сознание.
Холай влил ей в рот зелье с отвратительным запахом, сделал необходимые разрезы на теле и приступил к заклинанию. Тейво и Кехель стояли рядом, слово в слово повторяя за своим учителем. Тут Кехель заметил, что другой помощник говорит не то, что твердил Холай. Заклинание было иным, оно направлено было против него, и молодой некромант явно чувствовал это. Он попытался защититься ответным заклятием, но тут руки у него внезапно ослабли, язык онемел, Кехель пошатнулся, в голове его помутилось, тьма постепенно затмила взор. Некромант потерял сознание.
Без него у Холая ничего не вышло. В толпе послышались редкие боязливые смешки.
— Ничего, ничего, молодые люди, — в волнении затрепетал он. — Сейчас мы это исправим. Молодой ученик, знаете ли, неопытный ещё. Не смог справиться с таким ответственным заданием, как призвание дэвов. Не нужно было его с собой брать. Ничего! — Холай снова поднял палец кверху. — Вы ещё увидите величие самой некромантии! А этого… выкиньте его шакалам! Гильдии такие ни к чему.
Когда Кехель очнулся, вокруг не было ни души, лишь жёлтый обжигающий песок, да безжалостное палящее солнце. Кехель проклял судьбу и пошёл туда, куда смотрели глаза да вели его ноги. Судьба привела его в пещеру, где скрывались преступники и беглые рабы. Это место называли они Последним Укрытием. И Кехель стал жить у них.
Годы, проведённые в Гильдии, годы лицемерия и ненависти, годы зависти и интриг научили Кехеля не доверять никому в этом мире. Он разочаровался в людях. Мир был чёрен в его глазах: среди людей не было ни одного, про которого Кехель мог бы сказать, что-то хорошее, как не было и тех, про кого он не сказал бы плохо. Он просто не знал, что в людях можно видеть что-то ещё, кроме предательства, зависти, коварства и лицемерия. Когда ему говорили «доброта», он слышал лишь «мстительность, злоба, зависть». Когда он слышал разговор о любви, он отворачивался с презрением, поскольку думал, что это беседуют между собой похотливые люди. Когда ему говорили о чести и благородстве, он говорил в ответ о ненависти, корысти и лицемерии. Он думал, что видит людей насквозь, и не знал, что магия и ненависть лишили его зрения, и видел он лишь непроглядную тьму своего сердца. А ненависть день и ночь не давала ему покоя, терзая его до самой смерти.
И, когда пришёл Тот, в Кого уже никто не верил, и Айзет-Бек вместе с некромантом предстали перед Ним, стоя очень близко друг к другу, Кехель вдруг осознал, что ненависть куда-то прошла. Он, странное дело, стал чувствовать, что всем сердцем любит того, кому всю жизнь мечтал отомстить. Кехель почувствовал, как какая-то сила объединила их теперь навечно. Они оба всем сердцем ненавидели Того, в Кого уже никто не верил.
— Ты видишь этого обманщика? — спросил некромант Айзет-Бека.
Тот молча кивнул.
— Он говорил о вечном блаженстве, а вся вечность — глупые зомби в руках могущественного некроманта.
Тиран согласился. Перед смертью он удалил от себя всех магов, чтобы никто не мешал ему спокойно сойти в преисподнюю.
— А ученики Его выкрали из гробницы тело. Глупый народ легко обмануть, сказав, что учитель их воскрес из мёртвых и теперь всем обещает спасение.
Айзет-Бек молчал. «Как же он мне надоел! — думал он. — Но слушать его болтовню всё же не так тошно, чем смотреть на Того, в Кого уже никто не верит».
— Он называл себя Богом, как будто мы, некроманты, не уничтожили всех богов на этой ни на что не годной земле. Боги — это только мы сами и наше могущество. Давай крикнем Ему, что Он не нужен нам, что мы не хотим Его видеть!
«Наконец-то он сказал что-то дельное! — подумал Айзет-Бек». И они оба крикнули:
— Ты не нужен нам! Ступай прочь! Мы не хотим Тебя видеть!
И больше они Его уже никогда не видели.
«Надеюсь, они ещё вернутся», — подумал Тот, в Кого уже никто не верил.

2008