Продолжение линии «Апокриф» — «Покаяние» — «Легион», вошедших вместе с поэмой в тетралогию «Christe eleison!» Читателей со слабыми нервами прошу не читать дальше этих строк. Впрочем, тот ад, который описывается в поэме - это весьма смягчённый его вариант.

Харон

Апокатастасис — это не учение, а молитва о спасении всех кроме меня, единственно для которого существует ад.
Святой Антоний Великий

I. Ахерон

О жизнь! Простился я с тобой!
Удушливой объятый тьмой,
Я проклял свой бездушный труп.
Я был, наверно, очень глуп,
Но я устал в своей тюрьме.
Теперь свободен!.. И во тьме
Иду не глядя, наугад.
Открыт мне путь в кромешный ад.
Вдруг — свет как будто от огня,
Зовёт и манит он меня.
Надежда придала мне сил:
Туда, где пламень мне светил,
Пошёл я смело. Предо мной
В печальный Бездны мир иной
Реки предстал широкий путь:
Мерцала огненная жуть
Над рябью мелкою речной,
Не нарушал её покой
И вёсел тихий мерный плеск.
И огненных языков блеск
Челнок неспешный осветил.
Вот он ко мне поворотил.
В челне сидел седой старик
И сонно грёб: он так привык.
Покорный раб судьбе своей,
В теченье бесконечных дней
Он грёб неслышно в челноке,
Плывя по огненной реке.
Причалил к берегу старик —
Я головой своей поник,
Глазниц пустых увидев взгляд:
Пронзил меня смертельный хлад,
Что исходил от старика.
Я покорился, и рука
Обол, разжавшись, подала
И в царство пустоты и зла
Поплыл я в адском челноке.
Душа в печали и тоске,
Предвидя боль, забвенье, ад,
Вдруг крикнула: «Плыви назад!
Я не хочу туда, Харон!»
Но равнодушно молвил он:
«Ты обречён, свободный дух».
Был голос холоден… и сух.
Неспешно вёз меня гребец.
И понял я: пришёл конец,
И ждет меня забвенья мрак.
И я подумал: как же так?
И разрывался слабый ум
От тяжких, непосильных дум.
Я стал противен сам себе:
Я видел свет в своей судьбе,
Что спас меня от тяжкой тьмы,
Но что же в царство сатаны
Плыву с Хароном, не пойму?
И так ответил я ему:
«О, перевозчик падших душ,
О, равнодушный страшный муж,
Ты безразлично по реке
Плывёшь в неслышном челноке
Тысячелетья. Стон и боль
Бесчисленных, заблудших воль
Тебя не трогают. Но ты
Из бездны чёрной пустоты
Прошу, ответь мне! Ты скажи,
Как я дошёл до этой лжи
И в царство вечное теней
Плыву по окончанье дней?
Пусть в пьяных оргиях Аид,
Князь тьмы, забыв про всякий стыд,
Желает бесконечно пасть —
Вся демоническая власть
Не скроет память о былом:
О том, что прежде не был злом
Презренный демон. Но теперь
Пред ним закрыта к свету дверь.
Пусть Керы пьют чужую кровь,
Что проливалась вновь и вновь
В бессчётных войнах, чад блуда
Кровь сладострастную всегда
Пусть ламий просит хоровод —
Не содрогнётся небосвод
От их бесчинств и зла людей,
И их безумнейших идей.
Танатос — чёрный гений тьмы,
Приспешник верный сатаны,
Рабами наполняет ад,
Второй, безумной, смерти брат —
Слепец пустой, не видит он,
Что он унижен, сокрушён
Распятым Богом на Кресте.
Блуждая в чёрной пустоте,
Он умер сам, печальный дух,
Что к Истине священной глух.
Тебе чужды безумства их.
Ты, перевозчик душ людских,
На них взираешь свысока.
Пред Бездной огненной река
От ада отделяет нас,
И грешные в свой судный час
При виде огненной реки
Дрожат от страха и тоски.
Ты равнодушен к их мольбам.
От ада отделённый сам
Широкой огненной рекой
Везёшь ты их в Аид. Покой
Им не дан будет в царстве тьмы,
Их обречённые умы
В пустынном царствии теней,
Мучимы вечностию дней,
В забвенье тягостном блуждать
В печали будут. Только вспять
Не поворотишь ты, и тьма
Собой взор падшего ума
Затмит навеки — что тебе?
Ведь к этой тягостной судьбе
Не ты их вёл, но невдомёк
Им жизни жалкой их урок.
Они избрали этот путь
Своею волей, не свернуть
Теперь им с этого пути.
Не смогут Истину найти
Они, погибшие. Тогда
Река в забвенье, в никуда
Пред ними встанет в свой черёд.
Но грешников погибший род,
Забвенье, боль, печаль и хлад,
Источник зла — гнетущий ад,
Содома мерзость, ворожбу
И веру в звёзды и судьбу,
И похоть плоти, и очес,
И прелесть гибельных словес,
Суккубов сладострастный стон
Ты презираешь, о Харон.
Я ненавижу эту тьму,
Как ты. Скажи мне, почему
Не повернёшь ты для меня?
Зачем безумием огня
Мой поглощать погибший ум?
В бессмысленности тяжких дум
Чего обрящу я себе?
Прошу, вернись! Иной судьбе
Хочу последовать я». «Нет! —
Ответил равнодушный дед. —
Сама ты выбрала, душа!
Теперь смотри, чем хороша
Была при жизни в теле ты.
Плыви же в царство пустоты!»
По хладной огненной реке
Я плыл в неспешном челноке.

II. Аид

Но
Ты был одним из нас.
Жаль,
Ангел тебя не спас!
«Ария». Вампир.

И понял я, что жизнью мне
Далось насытиться вполне,
Но я был слеп: не зная зла,
Я зла содеял без числа.
Из тьмы спасённый, как я жил,
Кого любил, кому служил?
В гордыне плоти свысока
Смотрел на мир я, раб греха,
И вожделенью потакал,
И просвещенья не алкал,
Чтоб дух возвысить, наконец,
Познав Начало и Конец.
Но нет, учил я не тому:
Дано глаголу моему
Нести спасительную весть
О том, что телу предпочесть
Лишь душу стоит, свет Христа
Душа воспримет, что чиста,
Гниенья сущность избежит.
«Он сильно вечным дорожит, —
Шептали люди в спину мне. —
Добро! А мы пускай в огне
Истлеем тихо, ведь собой
И этой жизнию земной
Волне довольны. Оттого
Оставьте, плюньте на него».
Глупец! Безумный раб страстей!
Я для возвышенных идей
Был, как и те, весьма далёк,
Но был безумно одинок
В своём стремленье, и глаза
Надменно пялил в небеса.
О Боже! Этот век любя,
Я так далёк был от Тебя!
Я ненавидел зла порок,
И сам к себе я был жесток,
Души возжаждав чистоты.
Но я сгубил свои мечты!
Желаний пламя душу жгло,
В себя впустил я это зло,
Что тайно в душу въелось мне.
Теперь она подвластна тьме.
Вези, вези меня, Харон!
Туда, где зла надменный трон
Над бездной высится один,
Где одинокий господин
В поток печальных, мрачных дум
Свой погрузил заблудший ум.
В пороке плоти, может быть,
Забуду я, как жаждал жить.
Пристала к берегу ладья.
Уверенно на берег я
Ступил с ладьи той, и теперь
Для жизни мне закрыта дверь.
«Приветствую! Тебя я ждал», —
Печальный падший дух сказал.
Я удивился: «Это ты,
Мой гений падший пустоты!
К тебе привёл наш договор,
Моё проклятье, приговор!
Я не сумел его порвать!
Страдал я — буду век страдать
В забвенье адском — ты виной
Тому, что сделалось со мной!»
И падший дух ответил мне:
«Я сам страдаю в том огне!
Мне надоела эта роль,
И душу мне пронзает боль.
Но обречён теперь навек
Со мною, падший человек,
Быть в Бездне сей порочной ты,
И извращённой красоты
Сполна ты вкусишь, и во власть
Её ты пожелаешь пасть.
Пойдём, погибший. Пусть твой ум
Развеется от мрачных дум».
И мы пошли, и плача глас
Я слышал всюду возле нас
И вопль погибших, падших душ.
Обречены мы! Света уж
Мы не увидим, и навек
Забыл нас Богочеловек.
Владыка тьмы — наш господин.
Над преисподней он один
Всевластно правит. Перед ним
Предстал я, злобою томим.
«Приветствую тебя, герой!
Не ждал я встретиться с тобой!
Пади же!» — мне он приказал.
Я усмехнулся. Не упал
Я пред смердящим сатаной.
«Не бойся, дух, объятый тьмой, —
Мне голос сладостный жены
Сказал. — Мы все обречены!
Деметры радостная дочь
Познала вековую ночь,
Объятий сладость и тепло,
Что дарит мировое зло.
Душа, не бойся, может быть,
Огонь желаний утолить
Мои служанки смогут. Ты
Не бойся падшей красоты.
Вкуси, познай, не будь же глуп!
Ты наслаждайся жженьем губ,
Грудей горячих красотой.
Сей соблазнительной мечтой
Не насладился ты бы там,
Где ненавистный свет Христа».
И Персефона, наклонясь
К Аиду, в рот ему впилась
Губами дикими. Вполне
Она предалась сатане.
И дивный, сладострастный глас
В волненье бешеном тотчас
Услышал я: «О, мой герой!
Я ныне встретилась с тобой.
Тангейзер, милый, я ждала
Тебя в порочном мире зла,
Сама порочна. Но любовь
Иную мне укажет новь,
Небесной сделает меня.
В сиянье солнечного дня
Сольёмся мы в единый дух.
Чтоб огнь страсти не потух,
Я буду век тебя ласкать,
Возлюбленною будешь звать
Ты Афродиту. Ты забудь
Весь свой земной прошедший путь.
Люби, мой друг, не будь же глуп!
Моих вкусить прекрасных губ
Желали многие. Но ты
Вкуси желанной красоты!»
Девица руку на плечо
Мне уронила. Горячо
Огнём мне шею обожгло:
То соблазнительное зло
Её лобзало. Только вдруг
Освободился я от мук
На миг, и чудный ясный свет
Её явил мне силуэт.
Она спала. Её едва
Дрожали губы, и слова
Мои не слушала она,
В забвенье утопая сна:
«Ты спишь, беспечная. Во сне
Ты улыбаешься. Но мне
Не зреть небесной красоты
Души прекрасные цветы
Мне не сорвать. Но всё ж позволь
Излить тебе печаль и боль.
Я пал, низвержен, сил лишён.
Но тихо в твой беспечный сон
Безликой тенью я войду.
Любимая! Я как в бреду!
Но ты не бойся, ангел мой.
Безликой тению слепой
Увижу я в последний раз
Сияние небесных глаз.
О Феотима! Ты прости,
Не сохранил я на пути
Ту мудрость, что стяжал с трудом.
Я не войду в небесный дом.
Из царства тьмы в твой чудный свет
Я принесу тебе букет
Из асфоделий. Лишь Аид
Их сохранил прекрасный вид.
Души твоей в них аромат
И тонкий, ядовитый смрад,
Как будто тело в тишине
При бледной, мертвенной луне
Смердя безжизненно лежит.
Мы все умрём. Не избежит
Никто сей участи, но ты
Уйдёшь в рай дивной красоты,
Куда к тебе я не приду.
Любимая! В своём аду
Навек я запер сам себя,
Но буду вечно жить, любя
Тебя в безумнейшем огне.
И ты не вспомнишь обо мне».
«В чём дело, милый? Что с тобой? —
Девица молвила. — Ты мой!
Забудь о том, кого любил.
И сладостный любовный пыл
Ты подари мне». Злобно «Нет!» —
Проскрежетал я ей в ответ.
Я оттолкнул её. Тотчас
Услышал я ужасный глас:
«Ты зря отверг её. Меня
Лишил ты ревности огня».
«Кто ты?» — спросил я. Страшный змей
Шипя, ответил: «Асмодей.
Любовь и ревность — всё во мне
Перемешалось. Сатане
Не испытать всей глубины
Блаженства, злобы… и вины.
Лишь мне доступно это. Но
Пора тебе бы знать давно:
Шёл ко Христу напрасно ты.
Ты здесь, средь адской пустоты!
Путь ко Христу закрыт, забудь:
Иной тебе назначен путь.
Забудь о Боге. Пусть Танат
Внушит тебе забвенья хлад».
И демон с огненным мечом
Предстал пред мною, и в плечо
Он мне оружие вонзил.
И я упал, лишившись сил.
Очнулся. Вижу: в облаках
Лечу я, и несёт в руках
Меня мой призрак без лица.
Святого райского венца
Не заслужил я, но небес
Достоин я вкусить и здесь.
Здесь — вечно меркнущий закат,
И я был несказанно рад
В печали помнить о былом,
О том, что прежде бился с злом
Я, в теле жил когда, друзья
Со мной сражались. С ними я
Плечом к плечу в одном ряду
Стоял когда-то. Но в аду
Погиб я. Пусть же свысока
Глядят, как канул на века
Христов воитель! «И теперь
Готовься, друг! Глубинный зверь
Нас ждёт с тобой. Обязан я
Тебе поведать, не тая
Об этом звере. Пусть же рвёт
Твоё сознанье острый лёд!» —
Сказал носитель мой, и вмиг
С небес низверг меня — и крик
Услышал дикий я, и смех,
И глас, что звал меня на грех,
Блудом смердя до тошноты:
То мерзость падшей красоты
Звала меня, звала к себе.
Но в вожделеющей мольбе
Не похоть я узрел, но страх:
Он отражался в их глазах,
Безумных. Снова плач детей —
Крик — тишина — и хруст костей —
И снова ламий жалкий смех:
Огромный на виду у всех
Стоял из меди исполин,
Огнём безжалостным палим,
Он длинный вытянул язык,
На нём — младенец. Дикий крик
Раздался вновь, с ним — ламий плач
И смех. И снова съел палач
Младенца бедного. Ну вот
Для ламий вновь настал черёд
Рожать младенцев в эту пасть,
В которой суждено пропасть
Несчастным. «Человече, знай,
Для тех убийц не нужен рай.
Ваал — любовник их. Ему
Они рожают, чтоб во тьму
Детей низвергнуть. Но забыть
Не смогут, кто не смог любить,
Утробы рвущейся и крик,
И боль, и как умолкла вмиг
Душа живая, отлетев,
Пуста, едва простить успев
Свободу прежде, чем свой век,
Родившись, кончил человек.
И с гневом я взглянул на них,
И, не нашедши слов людских,
Взревел от боли я — огонь
Изшел из уст моих, и стон
Я, обессиленный, издал:
«О Боже! Как же я устал!
Проклятый Даймон! Ты скорей
Неси меня от тех людей,
Злых, безобразных. Тяжело!
Я ненавижу это зло!»
И я заплакал. Вдруг одна
От ламий мерзостных жена
Отъединилась и со мной
Заговорила: «Милый мой!
Тебя я помню. Может быть
Меня сумел ты сохранить
В болящем сердце. Ты меня
Желал избавить от огня
И ко Христу вести. Не смог
Ты свет нести для той, чей бог
Лишь похоть сладкая. Найти
Я не смогла Его в пути,
Лишь злом объятая кругом.
Ты звал меня. В забвенье том
Желала я, без слов звала
Тебя в любовники. Была
Я вдвое старше, и увлечь
Я не смогла тебя, чтоб лечь
Со мной решил ты: ты желал,
Чтоб дух мой падший не пропал.
Моих здесь трое. На язык
Ваалу их кладу — и крик
Я ненавистный слышу. Мне
Они являются во сне.
И я зову их. Удержать
Я не могу их, и опять
Кричат они, меня зовут,
Чисты, рождённые чрез блуд.
Прошу, найди, где Радамант!
Скажи ему, что этот ад
Мне непосилен. Пусть он мне
Даст место лёгкое вполне».
Я оттолкнул её. «Мой друг,
Красивей я найду подруг
Тебе для жалости. Пойдём.
Среди теней мы здесь найдём
Лаиду-гетеру. Она
Теперь скучает и одна», —
Промолвил Деймос. С ним вдвоём
Пришли мы, зрим — стеклянный дом,
А в нём — старушка, больно ей
Зреть в зеркалах теченье дней.
«О Афродита! Ты б могла
Разрушить эти зеркала.
Я не хочу себя такой,
Какою стала: старой, злой —
В них боле видеть. Молодой,
Девицей ветреной былой,
Уж не могу: разрушен цвет!» —
Она стенала. Ей в ответ
Промолвил Деймос: «Ту тебя
Я приберёг лишь для себя».
И мне зерцало показал,
И я в зерцале увидал
Чертовку страстную. И я
Ей соблазнился не тая.
Но в гневе я разбил стекло.
«Пойдём скорей! Иное зло
Я покажу тебе, мой друг», —
Сказал он. Очутились вдруг
Мы пред Танталом. Сына он
Убил когда-то. Поражён
Он наказанием: вода
Кругом и вкусная еда,
Но жажду чрева утолить
Не может он: иллюзий нить
Нещадно рвётся, лишь едва
Его к вкушенью голова
Нагнётся в жажде. И утёс
Стоял пред ним, и камень нёс
Сизиф на верх горы. Умён,
Хитрее падших духов он
Когда-то был. Теперь пустой
Он выполняет труд простой.
Я крикнул: «Стой! Напрасно сил
Ты не расходуй. Что просил
Не получил ты. Смерть сама
Ты думал, выжив из ума,
Была обманута. Но ты
Теперь в аду средь пустоты
Тяжёлый камень обречён
Катить наверх. Напрасно он
Тобой подъемлется: опять,
Гляди, он падает. Лежать
Он будет вечно у горы,
И сей мучительной игры
Ты не окончишь никогда».
«Неверно! Скоро навсегда
Я завершу сей тяжкий труд.
И более не буду тут,
Тяжёлый камень водрузив», —
Печально мне сказал Сизиф.
«Жестокий Даймон! Я тобой
Водим по Бездне роковой.
Познал я много, что дано
Узреть не всем, и лишь на дно
Я не спускался. Ты позволь
Забыть увиденную боль.
О Проклятый! Зачем, скажи,
Мне видеть правду в мире лжи?
Оставь меня! Слепая тень,
Не различая ночь и день,
Бродить я буду среди скал.
Христос мой! Как же я устал!
И Даймон злобный не уймёт
Огонь в груди, что сердце жжёт.
Дай мне забыться в страшном сне!
Дай избавленья, Боже, мне!» —
Я крикнул. Даймон задрожал.
«Не слышит Тот, Кого ты звал! —
Он мне ответил. — В глубину!
Там неизвестное уму
Ты узришь, падший. Это зло
Людишек славное число
Поработило. Скоро он
Над вами будет воцарён».
И демон руку больно сжал.
Со мной он погружаться стал
Во тьму глубокую, и там
Сосала сердце пустота.
Там великан стоял один
И гордо, громко говорил
Он богохульства, смрадный кал
Из ртов хулительных стекал
От омерзительнейших слов.
И скверных множество голов
Не сосчитал я: столько их
На нём болталось, мерзких, злых.
«Ты видишь главы. Эту тьму
Мы скоро соберём в одну,
И мира царь придёт. Должны
В него вы все быть влюблены,
Подмены не заметив в нём.
И, гиблым взятые огнём,
Сгорите все вы оттого,
Что дружно примете его», —
Проклятый Даймон мне сказал.
И рассмеялся. В гневе стал
Я звать Спасителя, и вдруг
Я увидал из света круг,
И в нём был Кронос. Радамант
Был с ним. «Войди ты в этот ад!
Христос! Услышь в который раз
Из Бездны наш ничтожный глас!
Мольбе печальной сей внемли,
И грешных дум не помяни,
Спаси погибших! Божий Свет
Пусть примет нас в Святой Завет
И нас спасёт. Ведь тяжко там,
Где ненавистен Свет Христа», —
Они взывали так. Харон
К ним подошёл, и мрачно он
На свет глядеть стал, и слеза
Омыла демона глаза.

III. Вторжение

Он и находящимся в темнице духам, сойдя, проповедал (1 Пет. 3:19).

И света столб прорезал тьму,
И разбежались потому
Харон и Крон и Радамант:
Пришёл Великий Адамант,
Христос-Спаситель. «Прочь скорей!
Нас, заблудившихся зверей,
Пришёл Спаситель отыскать.
Он твёрд: не поворотит вспять
Он, не добившись своего.
С Собой хотя бы одного
Он в руце цепкие возьмёт,
В нём растопив забвенья лёд.
И содрогнётся этот ад!
Христос на небе будет рад,
Но здесь безумнейший Аид
Лишь горький испытает стыд
За то, что в жизни сделал он.
Отвержен, изгнан, обречён,
Пред Богом немощен лжебог.
Познав печаль своих дорог,
Он сокрушится. Может быть,
Поймёт, бессильный победить,
Он, что не вечно в мире зло.
И, сокрушённый тем зело,
Он обратится ко Христу,
В душе заполнив пустоту
Забвенья — мудростью. Спасён
Быть может, будет даже он». —
Сказал мне падший. Перенёс
Меня он на крутой утёс.
И тут свершилось чудо. Там,
Под нами, мучился Тантал,
Главу свою он наклонил
И сладкой вдруг воды испил,
И напитался от плодов —
Из демонических оков
Его небесная Рука
Взяла мгновенно в облака.
И рухнул туту же наш утёс:
Небесный Свет к Себе вознёс
Сизифа бедного, и сам
Не верил я своим глазам.
Я звон услышал — зеркала
Разбились. «Как же я ждала
Тебя! И только лишь Тебя!
Я буду вечно жить, любя! —
Вскричала гетера. — Блудом
Жила я, Твой небесный дом
Мне не увидеть. Ты прости
И исцели, и отпусти!
Помилуй Ты меня, мой Бог!»
Едва коснувшись Божьих ног
Власами грязными, она,
Чужая, падшая жена,
Слезой своей омыла их.
«Ты смыла груз деяний злых!» —
Ей ласково сказал Христос.
И в Небеса к Себе вознёс.
«Проклятье! Ад лишился сил! —
Мой Даймон громко возопил. —
Бежим к реке, быть может, там
Нас не настигнет Свет Христа».
Мы встали там невдалеке.
Шёл старец медленно к реке
С жезлом змеиным. По водам
Ударил он — и тут и там
Поднялся ветер, воды он
Разъединил. Не смог Харон
Тогда стоять в своём челне:
Поддавшись бешеной волне,
Он опрокинулся. Давид,
Певец, прекраснейший на вид,
С псалтирью доброю меж вод
Шёл весело и звал народ,
Играя струнами: «Домой
Из ада скверного долой
Идите вы, открыт вам свет,
Примите вы Святой Завет!»
И тени падшие за ним
Шли из Аида. К нам самим
Алмазный старец подошёл,
Сказал: «Я здесь тебя нашёл
На удивление, мой сын.
Ты был когда-то призван Им,
И я молился о тебе.
Был Бог внимателен к мольбе
И вёл тебя. Но почему
Избрал ты ныне эту тьму?»
«О Адамантий! — молвил я. —
Ты знаешь, что душа моя
Разноречива. Сам с собой
Играл я сумасшедший бой.
Услышал зов я. За Христом,
В небесный, чистый, светлый дом,
Я восходил, и Божья власть
Меня спасала. Только страсть.
Всё долу яростней звала,
И искусительного зла
Не одолел я в смертный час.
Но пламень веры не погас!
Пусть я не справился, не смог,
Христос по-прежнему мой Бог.
Его я помню и в аду,
Где сам страдаю я в бреду,
И Он терзается со мной.
Но ни один Его герой
Не сможет вытащить меня
Из хладомерзкого огня.
Оставь меня, о Адамант!
Я обречён. Мой вечен ад».
«Посмотрим, — молвил Ориген. —
Недолог будет этот плен».
И все ушли. Но вечно мне
Гореть в мучительном огне.

IV. Освобождение

Верни им небо,
Хозяин Света и Любви,
И в знак прощенья
Дай вновь крылья им.

«Catharsis». Крылья

…Дабы пред именем Иисуса
преклонилось всякое колено небесных, земных и преисподних (Флп. 2: 10).

Всё кончилось. Лишь света круг
Светился тускло, а вокруг
Стояли Радамант и Крон,
И я. С печалию Харон
Смотрел на свет, держа весло.
Он молвил: «Мировое зло
Меня поставило грести
По Ахерону — на пути
Сопровождать погибших в ад.
Но ныне многие назад
Ушли за Богом. Может быть,
И мне сумеет отворить
Он двери в райский Свой чертог,
Туда, где некогда не смог
Я удержаться: тяжко пал
Я с неба. Как же я устал
От жизни призрака без глаз!»
«Господь спасти не может нас!
Мы не готовы. Эту ночь
В аду не сможем превозмочь
Мы, чтоб спасительную Весть
Забвенью Жизни предпочесть.
Нисколько Богу не нужны,
Навеки мы обречены
Страдать в мучительном аду.
И в этом тягостном бреду
Никто нас больше не спасёт,
Источники нечистых вод
Никто не вычистит, пойми!
Имеешь власть ты над людьми,
О перевозчик падших душ,
Но побеждён ты: светлый муж
К спасенью выведет людей.
Но нас Он в царствии теней
Навек оставит, ведь Ему
Нас проще выкинуть во тьму», —
Вздохнул мой Даймон. «Человек
Ведь был ты, — я в ответ изрек. —
И ты боишься. Отчего
Не хочешь ты принять Его?»
«Я не готов. Я не могу.
Служу я своему врагу
И ненавижу», — мне сказал
Так Даймон. Тяжкий стон издал
Он из груди своей, и Крон,
Услышав сей печальный стон,
Промолвил: «Тяжкая вина
С нас будет смыта. Времена
Настанут светлые, и мы
Вновь станем Господу нужны».
Взмолился демон Радамант —
И содрогнулся этот ад,
И снова свет проник. Харон
И Радамант, и мудрый Крон,
И я, и Даймон — скрылись мы,
Сиянием поражены.
И снова в ад сошёл Христос,
С Собой спасение Он нёс.
О Боже! Что там! Та душа —
Детоубийца! Чуть дыша,
Она приблизилась к Христу,
Ваала шлюха. Шлюху ту
Принял Христос в любовь Свою,
Преобразив Её в раю.
Я ужаснулся. «Ведь она
Была в пороке сожжена.
Но, видно, было что-то в ней,
Что даже в царствии теней
Её тянуло к Богу. Но
Мне видеть это не дано», —
Промолвил Даймон. Со Христом
Кого увидел я потом?
Деметры радостная дочь
Прошла с Ним через ада ночь
И в дивный вечный Свет вошла,
Христом спасённая от зла.
Я пошатнулся. Вдруг Харон
Вздохнул, и облегченья стон
В нём растопил забвенья лёд,
И он услышал: Бог зовёт.
И в светлый, дивный, вечный Свет
Вошёл он — был таков ответ
Его на Божию любовь.
Переселившись в Света новь,
Иным стал обновлённый дух:
Уже не стар он и не сух,
Но духом крепок, и светло
Смотрел он. Грохнулось весло
О камень ада: всё равно
Ему уж не нужно оно.
Он счастлив был. «Как Божий лик
Преобразил тебя, старик!» —
Подумал я…и сделал шаг.
Вдруг встал передо мною враг.
Но, Божьим светом поражён,
Исчез, навеки сгинул он.
Я возносился. Свысока
Узрел я, как взяла рука
Весло, и ко Христу воззвал
Мой Даймон, и в челнок он встал.
В неспешном адском челноке
Поплыл он тихо по реке.

7. II – 8. VI. 2009, 17.30,
в день Св. Духа